К книге

Фирма. Страница 4

– Хорошо, но все же, что случилось?

– Плюс еще бутылочка не самого дешевого шабли. Пробка из пробки, а не из пластмассы.

– Что все это значит, Митч?

– За мной! – скомандовал он.

На небольшой кухонный стол, прямо среди блокнотов и журналов наблюдений за детьми, он водрузил большую бутылку вина и пакет с обедом из китайского ресторанчика. Пока Эбби разбирала кавардак на столе, Митч откупорил бутылку и наполнил два пластиковых стаканчика.

– Ну и встреча была сегодня.

– С кем?

– Помнишь ту фирму из Мемфиса, месяц назад я получил от них письмо?

– Помню. Не очень-то она тебя тогда впечатлила.

– То-то и оно. Я впечатлен – больше некуда. Они занимаются налогами и платят неплохие деньги.

– Насколько неплохие?

Он медленно и со значением вывалил на тарелки лапшу, достал крошечную бутылочку с соевым соусом. Она терпеливо ждала. Не спеша Митч раскрыл другой пакет, с яйцами. Отпил вина, провел языком по губам.

– Сколько? – повторила Эбби.

– Больше, чем в Чикаго. Больше, чем на Уолл-стрит.

Она медленно, осторожно пригубила вино, глядя на мужа с недоверием. Глаза сузились и посверкивали, на лбу пролегли озабоченные морщинки.

– Сколько?

– Восемьдесят тысяч в первый год работы, плюс премии. Восемьдесят пять тысяч на следующий год, плюс премии.

Он небрежно выговаривал слова, разглядывая листики сельдерея в тарелке с лапшой.

– Восемьдесят тысяч, – как эхо повторила она.

– Восемьдесят тысяч, детка. Восемьдесят тысяч долларов в Мемфисе, штат Теннесси, примерно то же самое, что сто двадцать в Нью-Йорке.

– Кому нужен Нью-Йорк?

– Плюс низкопроцентный заем для покупки дома. Это слово – заем – давно уже не звучало в их разговорах. Эбби, собственно, и припомнить даже не могла, когда они в последний раз говорили о собственном доме или о чем-то подобном. Само собой разумелось, что они снимут какое-то жилье и, может быть, когда-нибудь, в необозримом будущем, когда они добьются положения и богатства, смогут подумать о такой серьезной веши, как заем.

Она поставила стакан на стол и сказала скучным голосом:

– Я не расслышала.

– Низкопроцентный заем. Фирма ссужает нас суммой, достаточной для покупки дома. Им очень важно, чтобы их сотрудники выглядели процветающими, поэтому процент будет невелик.

– Ты имеешь в виду дом? С лужайкой вокруг и зеленью?

– Именно. Я говорю не о баснословной квартире в Манхэттене, а о домике с тремя спальнями, в зеленом пригороде, с бетонной дорожкой и гаражом на две машины, где будет стоять наш “БМВ”.

И вновь до ее сознания не сразу дошел смысл только что сказанного.

– Какой “БМВ”? Чей?

– Наш, детка, наш “БМВ”. Фирма, так сказать, сдает нам его в аренду, новый “БМВ” с ключами. Ну, нечто вроде аванса. А это стоит пяти тысяч в год. И мы выбираем цвет, конечно. Я предпочел бы черный. Что скажешь?

– Никаких драндулетов, никаких объедков и никакого готового платья, – мечтательно протянула она и медленно покачала головой.

Набив рот лапшой, Митч смотрел на нее и улыбался. Он-то знал, как давно она грезила о мебели, о хороших обоях, о бассейне перед домом. И о детишках: маленьких, темноглазых, с русыми головками.

– Будут еще и другие льготы.

– Не понимаю, Митч, почему они так щедры?

– Я их тоже спросил об этом. Они очень избирательны, они чертовски горды тем, что платят по максимуму. Они хотят иметь только лучшее и поэтому не скупятся. Текучесть кадров у них равна нулю. А потом, я думаю, заманить профессионала в Мемфис действительно стоит дороже.

– Это и к дому будет ближе, – произнесла Эбби, не глядя на мужа.

– У меня дома нет. Будет ближе к твоим родителям, и это меня беспокоит.

Она пропустила его слова мимо ушей, как и большую часть того, что он говорил о ее семье.

– Ты будешь ближе к Рэю.

Он кивнул, впился зубами в сдобную булочку и представил себе, как к ним впервые приедут ее родители: вылезают из старенького “кадиллака” и обмирают при виде особнячка в колониальном стиле с гаражом на две машины. Они будут задыхаться от зависти и негодовать при мысли о том, что безродный муж их дочери в свои двадцать пять лет, только с университетской скамьи – подумать только! – ив состоянии позволить себе все это. Будут расточать лживые улыбки и комплименты, а потом тесть, мистер Сазерленд, не выдержит и спросит, во что обошелся дом, и в ответ Митч посоветует ему не совать свой нос в чужие дала, и старик совсем взбеленится. Через пару дней ее предки вернутся в Кентукки, и все в округе узнают, как блестяще идут дела у их дочки и зятя в Мемфисе. Эбби, конечно, огорчится, что они никак не могут поладить, но плакать не станет. С самого начала они относились к нему как к прокаженному. Он был настолько ниже их, что даже свадьбу собственной дочери они не удостоили своим присутствием.

– Ты была когда-нибудь в Мемфисе?

– Давно, еще маленькой девчонкой, на каком-то церковном празднике. Помню только реку.

– Они приглашают нас приехать.

– Нас! Ты хочешь сказать, что и меня тоже?

– Да. На этом особенно настаивают.

– Когда?

– Через пару недель. Вылетим в четверг, чтобы провести там весь уик-энд.

– Мне нравится эта фирма.

2

Пятиэтажное здание было построено сто лет назад хлопковым торговцем и его сыновьями, после гражданской войны Севера и Юга, когда в Мемфисе начала возрождаться деловая жизнь. Оно стояло в самом центре Фронт-стрит, неподалеку от реки. Через него прошли миллионы тюков хлопка, закупленного в Миссисипи и Арканзасе для продажи по всему миру. Потом долгое время оно стояло опустевшим и заброшенным, после первой мировой войны фасад его время от времени подкрашивали – все-таки центр города, а в 1951 году его приобрел в собственность энергичный юрист Энтони Бендини. Он отремонтировал здание и открыл в нем свою контору, а само здание переименовал в Бендини-билдинг.

Бендини пестовал дом, как нежная мать потакает причудам своего дитяти; год от года строение становилось все роскошнее. Стены были упрочнены, двери и окна опечатывались, вооруженная охрана обеспечивала безопасность сотрудников и имущества. Здание оборудовали лифтами, системой электронной сигнализации, кодовыми замками и телемониторингом. Появились сауны, раздевалки и комнаты для взвешивания; обедали компаньоны фирмы в специальной столовой на пятом этаже, откуда открывался прекрасный вид на реку.

За двадцать лет Бендини сделал свою фирму самой богатой и, безусловно, самой надежной в Мемфисе. Он был помешан на скрытности и конфиденциальности. Каждому новому сотруднику исподволь прививалось сознание того, что нет большего греха, чем распущенность языка. Конфиденциальным было все: оклады и дополнительные доходы, продвижение по службе и, превыше всего, клиентура. Разглашение информации – любой информации – о фирме, и об этом особенно предупреждали новичков, ставило под угрозу осуществление лелеемой мечты: партнерства. Каждый принятый сотрудник надеялся в конце концов стать компаньоном фирмы. Поэтому за стены крепости на Фронт-стрит не выходило ни слова. Жены не задавали вопросов или выслушивали ложь. От сотрудников требовалось напряженно работать, всегда сохранять выдержку и жить счастливо на те деньги, которые они за это получали. Все так и делали. Все без исключения.

Со своим штатом из сорока одного человека фирма была четвертой по величине в Мемфисе. Работавшим в ней людям не требовалась реклама или любая другая шумиха, они жили кланом и братских отношений с коллегами из других фирм не поддерживали. Жены их ходили в магазины, играли в теннис и бридж тоже только между собой. Фирма “Бендини, Ламберт энд Лок” была во всех смыслах большой семьей. И очень богатой.

В 10 часов утра в пятницу у здания на Фронт-стрит остановился принадлежащий фирме лимузин, и из него вышел м-р Митчел И. Макдир.

Вежливо поблагодарив водителя, он проводил взглядом отъехавшую машину. Первый раз в жизни он ехал в лимузине.