Новая Элоиза, или Письма двух любовников (СИ). Страница 5
Вместо того, чтоб принимать мрачные мысли Юлиины, будь уверен, что все то, чего возможно надеяться от человеческой помощи и от утешений сердечных, было употреблено с ее стороны к облегчению болезни ее матери, и по справедливости одна только Юлиина нежность и старания сохранили нам ее доле, нежели бы без того мы могли успеть. Тетка сама говаривала мне много раз, что последние дни ее были самые сладчайшие минуты в ее жизни, и что единого только благополучия дочери не доставало к совершенному ее благополучию.
Если должно приписать смерть ее печали, то оная имеет источнике гораздо далее, и одному ее супругу должно то причесть. Быв долго непостоянен и ветрен, он расточал жаре своей молодости ко многим предметам, меньше достойным нравиться, нежели добродетельная его подруга: а хотя лета и возвратили его к супруге, однако он всегда употреблял се нею ту непреклонную суровость, коею неверные мужья имеют привычку умножать свои обиды. Бедная сестра моя то испытала. Суетное кичение благородством и сей грубый и ничем несмягчаемый характер, сделали твои и ее несчастья. Мать ее, которая всегда имела к тебе уважение, и которая тогда узнала вашу любовь, когда уже поздно было ее гасишь, очень долго сносила печаль втайне, не могши победишь ни страсти своей дочери, ни упрямства своего мужа, и, быв первою причиною зла, которого излечить была не в состоянии. Когда ей попались твои письма, которые ей открыли, до чего вы употребили во зло ее доверенность, тогда, желая все сохранить, боялась она всего лишиться, и подвергнуть опасности дни своей дочери для восстановления ее благополучия. Много раз испытывала она своего мужа без всякого успеха. Много раз хотела отважиться на совершенную доверенность и показать ему во всем пространстве его должность; но страх и застенчивость всегда от того ее удерживали. Она откладывала, пока еще могла говорить; а когда хотела, тогда было уже поздно; силы ей изменили; и она умерла с сею несчастною тайною; а я, ведая нрав сего сурового человека, но не зная, сколько бы чувства природы могли его смягчить, я теперь покойна, видя по крайней мере Юлиину жизнь в безопасности.
Все то ей известно; но сказать ли тебе, что я думаю о мнимых ее угрызениях? Любовь хитрее ее. Поражена сожалением о матери, она хотела бы тебя забыть, но не взирая на то, любовь тревожит ее совесть и принуждает о тебе мыслить. Любовь хочет, чтоб ее слезы относились к тому, кого она любит. Она не смеет более заниматься собственно о тебе напоминанием; и любовь принуждает ее еще хотя чрез раскаяние тобою заниматься. Любовь обольщает ее с таким искусством, что она лучше хочет умножать свое страдание, лишь только бы и ты входил в причины ее мук. Тебе, может быть, непонятны движения ее сердца: однако тем не меньше они естественны; ибо ваша любовь хотя равна силою, но различна в действах. Твоя стремительна и пламенна, ее наполнена кротости и нежности: твои чувствования изливаются с силою; а ее к ней самой возвращаются, и, проницая существо души ее, заражают и переменяют его нечувствительно. Любовь оживляет и подкрепляет твое сердце, но ее приводит в слабость и уничижает; все силы его ослабели, твердость исчезла, погасло мужество, и добродетель его стала уже ничто. Но толико героических действ не вовсе погибли, хотя на время и престали: решительная минута может возвратить им всю силу, или истребить их невозвратно. Если она сделает еще один шаг к отчаянию, то она погибнет; если же сия превосходная душа на одно мгновение возвысится, она будет величественнее, сильнее, добродетельнее, нежели была прежде, и не должно уже будет опасаться вторичного падения. Верь мне, дражайший друг мой; умей почитать в сем опасном состоянии то, что было тебе любезно. Все, что ей от тебя приходит, хотя бы то было и против самого тебя, не может быть для нее меньше, как смертельно. Если ты будешь в том упорен, чтоб ее не оставить, то можешь легко восторжествовать; но тщетно будешь ты надеяться владеть той же Юлией, ты не найдешь ее уж больше.
Письмо VIII
ОТ МИЛОРДА ЭДУАРДА
Я получил права над твоим сердцем, ты мне был нужен, и я готов был ехать с тобой соединиться. Но что тебе в моих правах, в моих нуждах, в моем усердии? Я от тебя забыт; ты больше не удостаиваешь ко мне писать. Я узнал об уединенной и дикой твоей жизни; и проникаю тайные твои намерения. Тебе жить наскучило.
Умри же, молодой безумец, умри жестокой и вместе слабой человек: но умирая, знай, что ты оставляешь к душе честного человека, которому ты был дорог, сожаление, что он служил неблагодарному.
Письмо IX
ОТВЕТ
Приезжай, Милорд: хотя я думаю, что больше не могу вкушать утех на земли; однако мы увидимся. Несправедливо полагаешь ты меня в числе неблагодарных: твое сердце не сотворено находить их, ни мое таким быть.
Записка
ОТ ЮЛИИ
Время уже отказаться от заблуждений молодости, и оставить обманчивую надежду. Я не буду никогда твоею. Возврати мне свободу, которую я тебе вверила, и коею хочет располагать мой родитель; или соверши мои несчастия отказом, которой погубит нас обоих, без всякой для тебя пользы.
Юлия д’Етанг
Письмо X
ОТ БАРОНА Д’ЕТАНГА,
в котором приложена была предыдущая записка
Если могло остаться в душе соблазнителя некоторое чувство чести и человечества, ответствуй на сию записку той несчастной, которой развратил ты сердце, и которой бы больше не было на свете, если б я мог сомневаться, что она еще может продолжать забвение самой себя. Я буду мало удивлен, что та же философия, которая научила ее первому, кто встретится, бросаться на шею, научит еще и отца не слушать. Подумай о том однако ж. Я люблю во всех случаях следовать кротости и чести, когда надеюсь, что их может быть довольно: но если я хочу их с тобой употребить, то не думай, чтоб я не знал как отмщается честь дворянина, обиженного человеком, не имеющим сего имени.
Письмо XI
ОТВЕТ
Удержитесь, государь мой, от тщетных угроз, которые мне немало не страшны, и от несправедливых укоризн, кои не могут меня унизить. Знайте, что между двух особ равных лет, нет другого соблазнителя, кроме любви, и что вам не должно презирать такого человека, которого ваша дочь удостоила своим почтением.
Какую жертву смеешь ты на меня налагать, и по какому праву ее требуешь? Или творцу всех мук моих должно принести последнюю мою надежду? Я хочу почитать отца Юлии; но должно, чтоб он согласился быть моим, дабы научился я ему повиноваться. Нет, нет, государь мой, какие мнения ни имеете вы о наших поступках; но они никогда меня не принудят отказаться для вас от прав столь милых к столь справедливо приобретенных моим сердцем. Ты делаешь жизнь мою несчастною: я тебе не должен ничем кроме ненависти, и ты не можешь ничего от меня требовать. Юлия сказала; вот мое согласие. Ах! пусть я буду ей всегда повиноваться! Другой станет ею владеть, но я буду ее более достоин.
Если б дочь твоя удостоила со мной советоваться о пределах твоей власти, не сомневайся, чтоб я не научил ее противиться несправедливым твоим требованиям. Какова бы ни была власть, которую ты во зло употребляешь, мои права священнее твоих; цепь, соединяющая нас, есть предел родительской власти, даже и пред судом человеческим; и когда ты смеешь призывать Природу, тогда ты один ниспровергаешь и ее законы.
Не приводи так же сей странной к тонкой чести, об отмщении которой ты говоришь, и которой никто кроме самого тебя не оскорбляет. Почитай выбор Юлиин, и твоя честь в безопасности; ибо мое сердце тебя чтит, невзирая на твои обиды; и, невзирая на Готфские правила, союз честного человека никогда другого не бесчестит. Если досаждает тебе мое высокомерие, напади на жизнь мою, я никогда против тебя защищать ее не стану; впрочем, я очень мало забочусь знать, в чем состоит честь дворянина; но что касается до чести добродетельного человека, то она мне принадлежит, я умею защищать ее, и сохраню ее чистую и без пятна до последнего дыхания.